Нуменал Анцельсы - Страница 169

169

Но тогда он об этом не думал. Потрясенный чудовищным ударом фатума, он вообще ни о чем не думал.

Миарту каким-то чудом удалось замедлить падение в тиражированную индетерминальным квазиценозом бездну.

— Исчезла «ноль-компонента» в разделе «поле-вещество», — прокомментировал он далее обстановку. — По-прежнему не могу определиться с курсом и координатами. Геометрия проявляет признаки квантовости; время — дискретности. Мы находимся в режиме волнового движения, а значит, одновременно движемся во все стороны.

«Полный абзац, — равнодушно подумал Шлейсер. — Теперь точно не выбраться. Да и надо ли…» Перед мысленным взором на миг обозначилось лицо Сеты. Но какое-то застывшее, неживое. В обожженной душе ничто не ворохнулось…

И тут под обшивкой приборной панели зародился свист: тихий, мелодичный, чем-то напоминающий звук флейты. Постепенно он усилился, да так, что заложило пылающие как от хорошей трепки уши. Одновременно возросло влияние метаструктурного переуклада. Теперь перекрученного и чуть ли не вывернутого наизнанку командора стало еще и трясти как в лихоманке. Он попытался перевести КЗУМ в режим скафандра, и таким образом отгородиться в последние минуты жизни от обратившейся в ад реальности, но из этой затеи ничего не вышло. Швы не герметизировались, а шлем, в который едва просовывалась деформированная и распухшая голова, не состыковывался с комбинезоном.

В кабине наметилось какое-то движение. Скосив глаза, он заметил в кресле второго пилота смутный силуэт. Разрывая набухшие связки, повернул голову, и…

За дублирующим клавиром, обратившись к нему и воплотив в себе весь кунстнабор что ни на есть кошмарнейших глюков, неподвижно (в отличие от него, трясущегося в конвульсиях) восседал страховитый истукан, не имеющий ничего общего даже с обезьяной. Вытаращенные остекленевшие глаза, вывернутые ноздри, настороженные уши-лопухи, ощеренная пасть… Такой отталкивающей наружности, такого изощренного уродства встречать ему еще не приходилось.

Какое-то время Шлейсер как завороженный пялил глаза на неведомо откуда взявшегося гостя. Потом в зашкаленном сознании шевельнулась смутная догадка. Потом еще раз…и еще…

И тут его осенило. Да это же он сам! Как есть. Во всей красе. Такая же одежда. Скорченное тело. А взгляд!..

С величайшим трудом он вернулся в исходное положение и хотел было обратиться к миарту за пояснениями, но не узнал своего голоса.

Из наполовину разинутого рта-пасти вырвалось несколько бессвязных звуков, среди которых угадывались только гласные:

— Ы-а-у-э-а-ы…

Тогда, едва ворочая онемевшим языком, он нащупал стык двух нижних моляр и, нажав на выступ десны, включил вживленный в мозг биочип телепатической связи.

Еще раз поймал в рефлекторе свое отражение. Экзот! Всем экзотам экзот! Да еще и клонирован… Волна ужаса окатила его. Воображение нарисовало образы тех, кто уже прошел этой дорогой. Себя он увидел в первом ряду. После этого, не отвечая на готовность миарта к продолжению связи, окончательно впал в прострацию.

Сколько так продолжалось, он не помнил. С осознанием непоправимости случившегося, чувства окончательно атрофировались, и даже притупилась боль в истерзанном скалярно-векторным раздраем теле.

Но он был жив. Психика его не была разрушенной, а хромосомный аппарат продолжал держать нагрузку.

Первое о чем подумалось, как только вернулась способность соображать, было следующее: «Что это за омерзительный тип? — он не сразу вспомнил, что это он сам. — И потом, как он сюда попал?..»

В опустошенную голову ничего путного не приходило. Отражение хрональной ретроспективы?.. Следствие разделения временных течений?.. Но если так, то почему в отличие от оригинала болван не движется, не копирует его движения?.. А может это следствие действий перестроившегося в n-мерный формат миарта? Тем более, что приборы показывают откровенную белиберду.

Собрав силы, он развернул кресло в сторону сохраняющего монументальную неподвижность монстродомуса и, стараясь избегать гипнотического взгляда, потянулся к нему.

Малейшее движение давалось с величайшим трудом. Казалось, при каждом вздохе грудь набивается абразивной крошкой, бронхи протыкаются ребрами, а сам он вроде как находится внутри разлива полужидкого стекла.

Пальцы коснулись комбинезона копии и, не встретив сопротивления, вошли вглубь тела.

«Черт! Да это же голограмма! — нашел в себе силы удивиться он. — Миарт!.. Его работа. Похоже, в этой вывертомерности и он свихнулся».

Только тогда Шлейсер обратил внимание, что свист, который продолжал давить в уши, исходит от двойника. Он поводил рукой внутри бесплотной копии и, убедившись, что она не имеет телесной оболочки, облегченно вздохнул.

В этот миг тембровая окраска свиста изменилась, частота звука понизилась, а сама копия сперва сократилась в размерах, побледнела, утратила четкость очертаний, а затем и вовсе девизуализировалась. Вместе с ней пропал и звук.

Исчезновение «симпатяги-близнеца» поразило Шлейсера не так, как его появление. И он готов был признать, что его уже ничто не может удивить.

Но то, что последовало дальше…

— Чи-у-ла-и-ли-и… чи-у-ла-и-ли-и… — пропел на высоких тонах невидимый Голос, после чего звук снизился до уровня обертонов человеческой речи.

— Ы-у-а-у-э-а-и… — ответил Шлейсер, не понимая, куда следует обращаться и что надо говорить.

И тут как ударило.

«Зачем пришли? Здесь вас не ждут», — отчетливо и ясно прозвучало у него в голове.

169