Астьер какое-то время колебался. Как-никак, Шлейсер предлагал такое, чего никто из них раньше не делал. Что там, за чертой алогвентных кулис? При неудачном раскладе могло случиться что угодно, вплоть до выхода из строя обсервационной системы аллоскафа.
— Ладно, попробую, — наконец решился он. — Но только с условием: предел настройки приемного контура должен быть ниже уровня возможного разгона сканирующего элемента.
Никто не возражал. Да и какие могли быть возражения? Все понимали — надо что-то делать. Даже и с учетом риска. Но и о безопасности «Ясона» тоже забывать нельзя.
Сотворив магический, только ему понятный знак, пилот отдал исинту распоряжение максимально усилить контроль за состоянием метрики пространства и переключить один из регистров блока ПФ- тенденсаторов в экстрим-режим на случай зарождения в переходной метафазе признаков индетерминальных проявлений. Потом оптимизировал на главном экране характеристики исходных параметров, переключил на себя бортовое киберобеспечение и вместе со Снартом занялся разработкой регистрирующего устройства.
Понятно, состояние неопределенности не вызывало и без того в измученных постинфортационным синдромом душах радостного чувства. Поэтому, как ни старались кампиоры, подготовка заняла не один час.
Наконец, артинатор доложил о готовности. Его ровный, лишенный интонаций голос только подчеркивал иррациональность сложившейся обстановки.
Позабыв о немощи и прикипев глазами к экрану, куда исинт вывел моноцветную картину космоса, космиадоры замерли в ожидании. Расположились кому как удобнее: кто сидя, кто полулежа, а кто и приспособил свое кресло под ложе.
Какое-то время на экране ничего не происходило. Менялись лишь оттенки темно-серого неба, да яркость и цветовой окрас самого ксеноида. Потом на небесном холсте прорезались светлые пятна, а сам нуменал раздвоился, превратился в двойную систему, причем расстояние между компонентами стало быстро расти. На экране пробежали полосы, как на стекле некачественного розлива. Раздался сигнал тревоги и вслед за тем суматошно запульсировали индикаторы тенденсаторного блока. Еще несколько секунд… И уже готовый было выйти из под контроля исинта аппарат отключился.
— Уф! — вытирая пот с обтянутого полупрозрачной кожей лба, выдохнул Астьер. — Я думал, будет хуже.
— Какие частоты заблокированы? — испытывая не меньшее облегчение, спросил Шлейсер.
На уровне нуклеарных вибраций, — ответил пилот, оценив показания спектроанализатора.
— Причина? — Флаг-кампиор перевел взгляд на Снарта.
— По-моему, все предельно ясно, — не задумываясь, ответил тот. — Сработала защита, а значит, исказилась метрика. Вы видели, как раздвоился нуменал?
— Угол разбега компонент? — последовал следующий вопрос к Астьеру.
— Около тридцати градусов.
— Оптический мираж?
— Не похоже. — Астьер в раздумье пожевал губами. — В обоих случаях приборы зарегистрировали наличие массы.
— Что скажешь? — командор снова обратился к Снарту.
— Думаю, причина в том, что «Ясон» уже изначально проявился в области искривленного пространства. Взгляните в зеркало. На кого мы стали похожи?! Таких уродин не встретишь и в кунсткамере.
— Выходит, это все из-за нуменала? — с неудовольствием отметил Шлейсер, не упустив случая в очередной раз осмотреть изменившиеся до неузнаваемости лица коллег.
— Разумеется, — ответил универсал, после чего сразу приступил к пояснению. — Свет, как и должно быть, подвержен воздействию гравитации. Пространство же может быть свернуто в какую угодно форму. Исследуемый объект может находиться сбоку или за спиной наблюдателя, но, следуя направлению луча — а другого мерила прямолинейности нет — он будет видеть его прямо перед собой и считать, что его соединяет с ним прямая линия. Другое дело гипервибрации. На таких частотах связь излучения с гравитацией если и не теряется, то по крайней мере сильно ослабевает. Поэтому в искривленном пространстве наблюдатель будет видеть два луча. Один, следуя правилу туннельных переходов, действительно распространяется кратчайшим путем. Второй же следует с опозданием: по дуге, спирали или лабиринту. Оба они информативны и оба несут физическую, хотя и различающуюся по темпоральной доминанте нагрузку.
— Как рассчитать топодинамику среды с учетом разрыва ее сплошности? — спросил Шлейсер, уже в полной мере понимая, что они влезли туда, куда ни в коем случае не надо было соваться.
— Пока не знаю. Но уверен, если наблюдения продолжить, то разбег компонент увеличится еще больше.
Шлейсер обратился к Астьеру:
— Как думаешь? Может, есть смысл еще раз попробовать?
— Упаси бог! — вскинулся пилот. — Просто вы не знаете, что это такое. Потому и смелые. А я еще со времен работы в Навигационном корпусе помню, как один из наших — Стэп Хардсдорф — при обследовании Амтенара, то ли по глупости, то ли случайно вошел в резонанс с такими волнами. Мы как раз испытывали новую модель нейтринайзера для прокладки каналов. Что тогда произошло — словами не передать. От него и его посудины пылинки не осталось. Полная дезинтеграция.
— Во-первых, это было давно, — заметила Грита, которая с его слов помнила эту историю. — А во-вторых, «Ясон» с его возможностями — это тебе не какая-нибудь колымага.
— Согласна, — поддержала Аина. — Эти волны существуют сами по себе и существовали всегда. Стоит ли их опасаться?
— Мне наплевать на то, что они есть и раньше были, — отрезал Астьер. — Дело в другом. Генерируя и усиливая такие частоты, мы рискуем рассыпаться — хорошо, если на атомы. И тут никакая защита не поможет. Скажу откровенно: сам не хочу этим заниматься, и вам не советую.