Занятый своими мыслями, Шлейсер на какое-то время забыл об истории с рындой. Фил тоже ни о чем не напоминал, но, судя по дальнейшему поведению и время от времени бросаемым на него косым взглядам, испытывал тщательно скрываемую настороженность и сомневался в правдивости ответа кампиора. Остальные тоже не отреагировали на его находку, хотя Шлейсер готов был голову отдать на отсечение: они знают о ней, причем тоже испытывают по этому поводу определенное беспокойство. В последнем он имел возможность убедиться после того, как однажды поутру заметил у места стоянки микролетов Арни. Майор ползал на четвереньках и явно что-то искал. Заметив Шлейсера, он встал, стряхнул с колен песчаную крошку и, не сказав ни слова, демонстративно удалился. Такое поведение могло означать лишь одно: здесь происходит или когда-то происходило нечто такое, чего ему, отверженному даже в среде отверженных, знать не положено.
Как бы там ни было, но Шлейсер старался поддерживать с колониантами если и не приятельские, то по крайней мере пристойные добрососедские отношения: до мелочей контролировал свое поведение; следил за речью, интонациями, выражением лица. И всякий раз, когда требовали обстоятельства, проявлял взвешенную долю внимания к побуждениям каждого.
Его обходительности и деликатности могли бы позавидовать самые изощренные адепты этикета. Команда «Ясона» была бы повергнута в шок, увидев его таким. И все понапрасну. Его не то чтобы откровенно избегали или сторонились. Нет, ничего такого не было. Внешне в окружении ничего не изменилось. Неприязнь?.. Пренебрежение?.. Нет, этого не наблюдалось. И вместе с тем, он все больше убеждался: его, без объяснения причин, упорно держат на дистанции. В поведении илотов все чаще стали проявляться признаки каких-то необъяснимых перемен. Тончайшие, почти неуловимые нюансы. Но и этого было достаточно, чтобы понять: коллектив, если можно так выразиться, разделился на две половины — с одной стороны Шлейсер, с другой все остальные. Неизвестно, как бы развивались события дальше, если бы Шлейсер, и опять же случайно, снова не привлек внимание к теме предшественников.
А все началось, казалось бы, с малого. Ему вдруг захотелось сделать в своей комнате перестановку: в ясные дни утреннее солнце било в изголовье, а это не всегда доставляло удовольствие. Передвигая нехитрую мебель, перетряхивая содержимое самозакрывающихся ячеек и убирая по углам недосягаемую для Дзетла пыль, он заметил в нижней части стены, где раньше стояла кровать, какие-то царапины. Сперва не обратил на них внимания. Но потом заинтересовался. Откуда здесь такому взяться? Настенный пластик очень прочен. Чтобы оставить в нем след, надо изрядно постараться. Сам он такого не совершал. Тогда кто?..
Шлейсер присел и провел по стене рукой. Пальцы ощутили шероховатость линий, несомненно с усилием прочерченных каким-то острым предметом. Борозды почти неприметны, и видны только под определенным углом. Может, поэтому их раньше не заметили?!
Он бездумно уставился на стену. Линии сходились, расходились, пересекались. Потом, при мимолетном боковом догляде сложились в буквы:
...ШТ ЭСТЕКАС
Набор литер ни о чем не говорил. Что это? Штука? Штабель? Штат?.. И потом, что такое «эстекас»?.. Имя? Фамилия? Термин? Или название чего-то?.. Нет, не похоже. Тогда, что за этим кроется?..
Так и не придумав ничего путного, он оставил попытки расшифровать странную запись. Но отвязаться от нее не удалось. Мысли упорно продолжали толкаться вокруг новообозначенной темы. Кто оставил эту, кажущуюся на первый взгляд нелепицу? Янз? Схорц? Или кто-то третий?.. Но опять же, с какой целью? Хотел известить о каких-то действиях?.. событиях?.. Привлечь внимание? Предупредить? Но кого? А главное, о чем?..
Понимая, что не успокоится, пока не докопается или хотя бы не попытается доведаться до сути выпроставшейся в общем-то из ничего загадки, он прикрыл надпись декоративной заставкой, после чего завершил переустройство интерьера и заглянул к Филу, коротавшему остаток дня за набросками очередного полотна.
Как только он переступил порог, Фил, не отрываясь от работы, спросил:
— Скажи, в чем разница между настоящим маринистом и прихлебателем, который лишь способен делать вид, что подвизается в искусстве?
— Действительно, в чем? — Шлейсер меньше всего желал быть втянутым в пустое разглагольствование, но все же приготовился выслушать велеречивую доповедь.
Так и вышло. Океанолог неспешно отложил кисть, раскурил трубку, после чего, окутывая себя клубами дыма, стал втолковывать гостю банальнейший паллиатив из области художественных экспертиз, причем с таким видом, будто только он один знал, как отличить шедевр от густопсовой мазни.
Продержавшись несколько минут, Шлейсер не выдержал.
— Все это так, — прервал он не в меру взявшего разгон соседа. — И я не собираюсь спорить. Попробуй лучше объяснить другое.
С этими словами он дотянулся до обрывка синтетической бумаги на краю стола и грифелем набросал на нем: ШТ ЭСТЕКАС. Потом сунул бумагу океанологу под нос и спросил:
— Что скажешь?
При виде вкривь и вкось начертанных каракуль Фил судорожно дернулся, всхлипнул так, будто его со всего маху саданули под ребра, и скользнул по лицу кампиора ошалелым взглядом.
— Что тебе об этом известно? — просипел он, тщетно пытаясь овладеть собой.
— Пока ничего. — Надо отметить, Шлейсер как и в случае с рындой был не меньше огорошен произведенным эффектом, но вида не подал. — Я хотел бы с этим разобраться, и рассчитываю на твою помощь, — добавил он, уже в полной мере понимая, что зацепился за что-то важное, в чем, возможно, таится причина замалчивания каких-то скрываемых от него фактов и давно уже действующих на нервы недомолвок.