Нуменал Анцельсы - Страница 3

Вызванный деконтаминацией цитостресс, хотя и ослабленный тилерафосом, продолжал переотслаиваться в рецепторах нервных окончаний. Болело все, что только могло болеть: от темени до пят. Подобным образом заново формирующееся биоморфогегетическое поле, хранящее пространственную память живого, налаживало взаимосвязи клеточных полей, восстанавливая в деталях ранее деструктурированный генотип. В довершение ко всему, сказывалось влияние апоптоза, вследствие чего в подсознании засел страх перед смертью, вызывающий в эмоциональной памяти не поддающиеся осознанному контролю реакции. Он терпел, спал урывками, и еще не до конца воспринимал себя как личность, хотя за время работы в косморазведке — а это немалый срок — ритм сна и бодрствования давно уже не имел ничего общего с лунным и земным ритмами. Даже клаустрофобия — муки заживо погребенных в развалах космоса — сломившая психику не одного аллонавта, не оказывала на него заметного действия. Лишь воспоминание о контаминации, а точнее осознание неизбежности периодического повторения связанных с ней мучений вызывало откровенную жуть. Это вроде бы как вырвать больной зуб, но вместо облегчения терзаться мыслью, что завтра подобное может повториться. И обязательно повторится… Правда, вакханалию взбесившихся хромосом оправдывало одно немаловажное обстоятельство, ради которого стоило терпеть муки ада. Под воздействием микрофлуктационных полей происходила полная стерилизация и омоложение телепортируемой, а иначе сказать, инфортируемой биосистемы. Новый биотоп, воссоздаваемый на основе бесхромосомных разломов наследственной программы, был уже избавлен от накапливающихся с возрастом солей, шлаков, канцерогенов, ядовитых соединений, вирусов и всякого рода внутриклеточных дефектов, исключая разве что врожденные. А способность противостоять внешней среде на первых порах поддерживалась инъекциями, содержащими укрепляющие иммуносистему ингредиенты. В принципе, через трое земных суток, отведенных на рекреацию, организм восстанавливался и обретал былую жизнеспособность.

В системе обзора все больше явственно проявлялся вид на гелиосистему Даира. В очередной раз отключились двигатели, и управляемый миартом астрополь вновь перешел в режим инерционного движения. Шлейсер оттолкнулся от стены и сразу же завращался волчком. Разумеется, так ему не казалось. Создавалось впечатление, будто вращается интерьер капсулы, что конечно же привело к разбалансировке вестибулярного аппарата. Чтобы снова обрести относительный покой, потребовалось какое-то время.

— Дьявол! Как они раньше летали без гравистатов?! — вслух помянул он первых инфорнавтов, а также тех, кто вынуждал их перемещаться таким образом.

Когда визир оси астрополя совпал с горизонтом зрительного восприятия, выяснилось, что ориентация модуля изменилась. Теперь он двигался не параллельно плоскости эклиптики Даира, а под углом к ней и по дуге, захваченный притяжением звезды, размеры которой постепенно увеличивались. Справа от звездного диска выстроились в ряд четыре разнокалиберные песчинки. Наблюдаемый парад планет несколько позабавил Шлейсера и отвлек от мрачных мыслей. Он нашел среди них Каскадену, навел на нее объектив телескопа и стал вглядываться в открывшуюся панораму. Отсюда она была похожа на комету. Ее первый «хвост», сдуваемый звездным ветром на миллионы километров в сторону, противоположную Даиру, вмещал в себя магнитосферу. Второй «хвост» — от диссипации атмосферы — был не так велик. Он подчеркивал асимметрию геокороны и указывал направление движения Каскадены. Отчетливо просматривались черты мегарельефа: материковые выступы, океанические впадины, архипелаги. С расстояния наблюдались невидимые вблизи продолжения хребтов, теряющиеся в толщах песков и глубинах морей, скопления облаков, наиболее крупные складчатые структуры и зоны транспланетарных разломов. Из-за разных альбедо океан казался зеленовато-голубым, а суша красно-серой. Мелочи сливались, но главные структурные элементы проступали четко и ясно. Он видел необычайное разнообразие цветов полярных сияний и космических зорь, богатство оттенков которых приходилось наблюдать нечасто. Никакая съемка не могла передать тончайшие цветовые переходы, меняющиеся по простиранию атмосферного покрова. С обратной стороны небосвода, в оправе разнокалиберных аберрационных пленок, искрились круглые и овалоидные звезды, образуя в поле обзора спектрозонального анализатора не менее красочный калейдоскоп. Их цвет менялся в зависимости от выбора частот наблюдения: белые становились красными и наоборот; одни исчезали в ультрафиолете, другие в рентген-гамма спектрах, или же как по волшебству возникали из инфра-радиодиапазонов. Астросферы: большие и малые, одиночные и кратные. Галактики: спиральные, шаровые, эллиптические, перекрещивающиеся, пекулярные. Плазмофоры: яркие и тусклые; постоянные и переменные; старые и молодые. Эти и другие проявления многосложного, разноликого Инфинитума составляли понятную и близкую Шлейсеру картину космоса, который, осваивая с малых лет, он считал для себя единственно приемлемым местом обитания.

Миарт включил камеры внешнего обзора. На экране попеременно стали чередоваться меняющиеся в масштабе изображения астрополя. Нет, на корпусе, облитом рассеянным светом звезд, следов какого-либо воздействия не наблюдалось. Недоверие Шлейсера к допотопной, как он определил для себя, технике подтверждения не находило. Астрополь, несмотря на архаичность конструкции, был вполне надежным устройством и должным образом реагировал на колебания струн космоса.