Нуменал Анцельсы - Страница 142

142

Как только амфибия погрузилась в водную толщу, наступила тишина. Сверху сочился рассеянный свет, а в нем, среди обильно сдобренных детритом наслоений золотистого песка, смутно выделялись контуры облепленных водорослями-лигофитами валунов и скальных выступов.

Шлейсер добавил освещения, и картина подводного мира стала более отчетливой. Приглядевшись, он увидел на взрябленном, испещренном волно-прибойными знаками грунте закованных в панцирь моллюсков, вяло шевелящихся, а большей частью пребывающих в полной неподвижности. О том, что это живые существа, напоминали только огромные, вполтуловища, выпученные трехглазья и тонкие усики-щупальца, колыхающиеся в такт движения воды. Что-то похожее на трилобитов. Но не трилобиты. И не саркоды, отдельные формы которых обладают близким кремниевым скелетом.

Покружившись над отмелью, он направил аппарат в море. Метрах в пятидесяти от берега дно резко пошло под уклон. Структура профиля изменилась. Каменное ложе, сложенное остатками биогерма , ощетинилось скоплениями источенных течениями и карстом граней, разделенных узкими глубокими провалами.

В этот раз целью маршрута являлось исследование шельфа в районе дальней, теряющейся за горизонтом цепи островов, где по данным батиметрии, на относительно небольшой глубине располагался дремлющий вулкан.

На глубине около ста метров он задержался у скалы, которая не могла не привлечь внимания. Слагающий отвес камень неуловимыми переходами менял оттенки, растекался оранжевыми мазками, разливался сочной зеленью. На черном выделялось красное, на желтом голубое. Действие придонного течения почти не ощущалось. И это было непривычно, потому как состояние неподвижной воды в океане считалось здесь скорей исключением, чем правилом. На поверхности водные массы как правило закручивались в вихри диаметром сотни километров, уровень воды в центре которых понижался на пятьдесят-сто метров. Глубинные течения достигали предельных отметок абиссальной зоны, где пропиливали в осадках и лавах протяженные каньоны и формировали огромных размеров промоины.

У истинного геолога, где бы он ни находился, один лишь вид обнажений вызывает волнение, желание работать. Поневоле сразу же вспоминаются неоконченные исследования, нерешенные вопросы, неразгаданные загадки.

Так и Шлейсер. С трудом оторвавшись от красочного зрелища, вызванного своеобразным развитием колонии сестон-фаговых водорослей , он продолжил движение вглубь неритовой полосы .

С приближением к цели вода все больше стала загрязняться исторгаемыми плутоном взвесями. Изменился состав гидробиоса. Исчезла растительность. Прикрепленные к грунту раковины теперь больше напоминали наплывы на камне, а пучки гифов — спутанные обрывки нитей.

На отметке двести метров видимость ухудшилась настолько, что пришлось вывести мощность прожекторов на максимум. Дневная поверхность едва угадывалась. А еще через пятьдесят метров — предельная для амфибии глубина — исчез уже и смутный свет. Теперь куда ни глянь — простиралось царство тьмы, словно вокруг разлилась густая тушь.

Он оторвался от уходящего под уклон дна, включил сонар и поплыл по горизонтали. До противоположного борта впадины, которым служила вершина интересующей его вулканической постройки, оставалось еще не меньше половины пройденного расстояния.

При всех достоинствах аквацикл обладал одним недостатком. В подводном положении его скорость не превышала двадцати километров. Это был типичный прогулочный аппарат, снабженный простейшей навигационной системой, и ничего более. Какими судьбами он попал на Каскадену — непонятно. Фил, а потом и Шлейсер, немало поломали головы, прежде чем сумели разместить в нем требуемый для работы набор аппаратуры. Пришлось даже уменьшить объем балластных цистерн, что вынуждало акванавтов при погружении на большую глубину прикреплять к днищу дополнительные грузила. Именно по этой причине Шлейсер не стал подниматься на поверхность. В условиях неспокойного моря, да еще с таким «прицепом», ему вряд ли удалось бы развить приличную скорость.

Где-то через час по курсу наметились изломы причудливо изогнутых отвесов — реликты былых извержений.

Вулкан дремал второй десяток лет, но его дыхание ощущалось уже на дальних подступах к скрывающемуся под водой главному жерлу. Из дыр и трещин в ноздреватом камне изливались минерализованные источники, легко узнаваемые по характерным фестонам из кальций-магниевых солей. По мере продвижения к центру постройки все чаще стали встречаться белые и черные «курильщики». Первые — субмаринные гейзеры (или как их еще называли «жидкое пламя»), температура воды в которых превышала температуру плавления свинца. Вторые — выбросы из недр, сопровождающиеся густым черным дымом. Донные осадки как и должно было быть оказались обогащены сульфидами железа, цинка, меди… Во мраке и тишине морской пучины шла непрерывная работа: накапливались седименты, рождались новые химические соединения и кристаллические агрегаты.

Как ни удивительно, но здесь, в условиях полнейшей темноты, обитали простейшие организмы. Поскольку жизнь каскаденианских зоофитов возможна только в условиях освещенности, пусть даже мизерной, феномен этот поначалу не находил объяснения. Чего только не напридумывали тогда растерявшиеся экзобиологи. Некоторые даже предлагали пересмотреть теорию развития местного витаценоза. Потом разобрались. Глубинные формы жизни если и существовали здесь, то исключительно в местах развития температурных аномалий — за счет фотосинтеза от излучения гидротермальных источников и подводных вулканов.

142